Я думаю, что вменять человеку в нравственную обязанность страдание - безнравственно. От человека можно требовать выполнения своих обязательств, соблюдения приличий, уважения к правам другого человека. Но нельзя кощунственно вступать в ту... область, где каждый расплачивается своей жизнеспособностью и своим рассудком.

Л. Гинзбург

Зима сорок первого года, как совесть, приходит ко мне...

К. Симонов

Недалеко от подмосковного города Волоколамска есть село Владычино. Когда-то большое и богатое, оно сегодня усохло, населено в основном дачниками и стариками и хоть числится отделением совхоза-техникума "Холмогорка", но работать там, по существу, некому. Совхозный бригадир Анна Ивановна не мытьем, так катаньем добивается от стариков и старух участия в сельскохозяйственных работах. Кому-то поставит условием: не выйдешь на отработку задания, не выпишу молока, кому-то не выделит трактор вспахать участок... А ведь речь идет о беспомощных людях, которые доярками, полеводами всю долгую войну и в тяжелые послевоенные годы кормили города! Сейчас же - можешь не можешь, болен или здоров, хоть тебе 80 лет - изволь, не ленись, выходи на работу. Так требуют Анна Ивановна, бригадир, и те, кто повыше нее. Бабки, их больше, чем дедов, - деды умирают раньше - выходят в поле. Куда денешься? Анна Ивановна - местная власть. Она и народный депутат, она и представитель правящей партии, она и администратор. Правда, был случай, когда старушка, идя с работ, умерла по пути к дому. Ну, да пойди доказывай, отчего она умерла! А Анна Ивановна - хорошая хозяйка. Дом у нее - один из красивейших и - издали видно - богатейших в деревне, и мораль у нее четко соответствует ее положению и интересам: не будет "давать план", может лишиться хлебного места, поэтому план нужен любой ценой; но пусть никто не подумает, что бригадир держится за должность, нет - план нужен совхозу, план нужен народу. Только так. И потому - никаких угрызений совести ни по какому поводу с ее стороны не заметно. Их не заметно было и тогда, когда на подведомственной ей территории начали сваливать навоз и довольно быстро вырос там целый навозный курган.

И все бы ничего, навоз ведь тоже надо где-то складывать, да только свозить его начали на то место, где весной 42-го жители только что освобожденного села похоронили в двух старых картофелехранилищах больше 700 красноармейцев, морских пехотинцев и мирных жителей. Одни отстаивали Владычино в 41-м, другие штурмовали его в 42-м, третьи погибли от бомб и снарядов. Всех их собрали с полей свои же владычинские женщины и старики. Две огромные ямы - по 12 метров длиной, шесть шириной и два глубиной - были заполнены убитыми до краев. Похоронами руководил списанный по ранению с фронта А.А. Виноградов.

Раненный на ближних подступах к Москве, под Рузой, Александр Александрович прожил большую трудную жизнь, восстанавливал разоренное хозяйство Волоколамского района. С возрастом ранение дало себя знать - стали сохнуть руки, но к моменту нашего знакомства с ним он все еще не мог добиться установления инвалидности, хотя практически давно уже был инвалидом войны. Вернувшись через несколько лет в родное село, Александр Александрович обнаружил, что памятник погибшим, который был поставлен не на самом захоронении, а при дороге у околицы, недалеко от его дома, снесен, а на месте захоронения - пустошь. Не раз пытался старый солдат обратить внимание властей на забытую могилу, но толку не было. И вдруг какая-то московская организация получает разрешение на строительство своего пансионата как раз на той самой пустоши. Место почти на самом берегу речки Ламы, для пансионата вполне подходящее. Про захороненных там людей предпочли не вспоминать. Провели изыскательные работы, составили проекты, сметы, затратили деньги. Но когда ковш экскаватора поднял вместе с землей солдатские останки, прораб заявил: "На костях строить не буду!" Нормальным, порядочным человеком оказался прораб. Руководство организации, от которой он работал, поддержало его, от строительства на этом месте отказались. Прошло совсем немного времени - и возникло там вместо пансионата навозохранилище. И все это неподалеку от дома Анны Ивановны, на ее глазах, с ее, конечно, ведома и благословения. А как же, ведь она здесь единственная власть! О чем же она, бригадир, думала, куда же она, член КПСС, смотрела? Как-то уж явно противоречит ее поведение всем ее должностям и званиям.

Мы вышли на историю с этим заброшенным захоронением после опроса местных жителей, после беседы с А.А. Виноградовым. Позже, наблюдая яростные попытки Анны Ивановны "не пущать" всяких там следопытов к пробной шурфовке для установления точного места захоронения, потому что так приказало ей ее начальство перед нашим приездом, мы попытались понять: что же это за явление такое, что за "феномен" - Анна Ивановна? В беседах со стариками мы узнали много горького об их жизни, о "крепостном праве", установленном в селе для них. Мы поняли, что эту женщину здесь боятся потому, что в ее руках вся экономическая класть, потому она и творит, что хочет. И вот старые крестьянки, в большинстве своем вдовы, у которых в ящиках комодов хранятся рядом с боевыми наградами мужей свои грамоты и медали за бессменный труд в тяжелейшие для страны годы, много лет живут под страхом, что не выпишет им "хозяйка" литр молока, если поперечат ей в чем-нибудь, а еще того хуже - отберет удобный покос, отрежет по закону излишки усадьбы - пусть лучше земля пустует... А когда солдатская вдова пожаловалась на самоуправство бригадира ее прямому начальнику и просила его оставить ей дополнительный надел под картошку, ссылаясь на большую семью и погибшего под Ленинградом мужа, этот ответственный руководитель ответил ей в том смысле, чтобы она ехала получать землю и "садить картошку" туда, где погиб ее муж, а здесь будет так, как сказала Анна Ивановна.

Словом, при ближайшем рассмотрении оказалось, что никакого противоречия в "феномене" Анны Ивановны нет. Ее поведение - это поведение, может быть, и члена партии, но не коммуниста в том смысле, который вкладывали в это понятие В.И. Ленин, И.Г. Эренбург, А.А. Крон, Э.Г. Казакевич. Это поведение обывателя, т.е. субъекта, не обремененного человечностью, нравственностью, мораль которого - своя рубашка ближе к телу. Характерно, что для Анны Ивановны и тех, кто ею руководит и ее защищает (на всех уровнях), нет противоречия в отношении к живым ветеранам войны и труда и их погибшим одногодкам: и те и другие для них - всего лишь средство. В одном случае - средство любой ценой (за счет других, естественно) выполнить определенные сельхозработы, в другом - разместить органические удобрения на удобном для них месте. Бзнравственное отношение к старикам на всех уровнях, вплоть до районного, воспринималось как нечто само собой разумеющееся, естественное: а как же может быть по-другому, ведь надо же кому-то работать? На этом просто никто не задержал своего внимания.

В безнравственном отношении к погибшим тоже так до конца и не признались, правдами и неправдами сопротивляясь предложению поисковиков найти захоронение. Видимо, очень боялись огласки, если погибшие окажутся под навозом, как будто навозохранилище, устроенное в двух или десяти метрах от братской могилы, - это вполне нравственно и полностью реабилитирует Анну Ивановну и ее покровителей. "Если захоронение окажется не под навозом, как вы посмотрите в глаза этой честной труженице?" - патетически спросил нас один из участников представительного районного совещания, так ничего и не поняв. А может быть, и не мог понять. Ведь мораль людей, использующих других против их воли, трудно стыкуется с моралью людей, используемых в качестве средства. Так что неудивительно, что весь конфликт во Владычине в глазах районного руководства - это всего лишь затянувшаяся склока односельчан, в которой и разбираться-то неловко...

Сегодня вопрос о "навозном кургане" снят с повестки дня во всех высоких кабинетах. И во многом благодаря энергичному вмешательству представителя Всесоюзного совета ветеранов журналиста С.С. Кашурко. На могиле стоит памятник, насыпан курган Славы. В газетах напечатаны статьи, которые напоминают о том, что произошло и как была восстановлена справедливость. Но только вполне ли она восстановлена? Наши ребята помнят, как сотрудник районного военкомата, ныне отвечающий за поисковую работу в районе, бросил А.А. Виноградову, думая, что его не слышат посторонние: "Зачем указал могилу? Инвалидность себе зарабатываешь? Думаешь, скорее дадут?" Мы помним, как сам военный комиссар, уходивший на повышение в область в самый разгар скандала, возмущенно воскликнул: "Это надо еще проверить, что это за ветеран такой Виноградов!" - в ответ на нашу просьбу защитить стариков от произвола Сухаревой. Мы знаем, что, например, та же Анна Ивановна оказалась "непотопляемой", как и предполагали старожилы села: она осталась и бригадиром, и депутатом, и членом партии коммунистов. "И никуда не уйду с бригадиров, пока вас всех на кладбище не уложу". Вот так вот. А уж как она выражает свою "глубокую благодарность" А.А. Виноградову и тем, кто его в какой-то момент поддержал, можно себе представить. Это ли называется социальной справедливостью? И так ли уж велика наша победа, достигнутая у села Владычина?..

На фоне этих событии и других, схожих с ними, логично рассматривать мемориалы, мраморные плиты и склоненные знамена как своего рода пышные поминки но не очень любимому родственнику.

Мертвые живых не упрекнут,
Если те
Смеются и поют.
Не осудят
Радостей людских,
Дней веселья,
Праздников любви...
Были бы они
Среди живых,
Клокотала б жизнь
У них в крови!
Но бывает все же:
Им - венки,
А они
Сжимают кулаки...
Ю. Воронов

...А могилы Юрия Семеновича Белаша нет. По его завещанию прах его развеян с Ленинских гор, и нам остались только воспоминания о единственной встрече с этим человеком осенним вечером 1986 г. и его стихи. Собственно, встречи-то у нас и не было. Получив наше письмо о впечатлениях от ондозерской экспедиции и от встречи с его стихами, Юрий Семенович пришел к нам домой вечером в ноябре 1986-го. Нас обоих не было. Было только "молодое поколение" - Женя и Миша Кравчуки, наша дочь и ее муж, оба - участники дозоровских военно-поисковых экспедиций. Миша - геолог. И именно этим мы объясняем, что он со свойственной работникам экспедиций быстротой ориентировки и непосредственностью восприятия узнал в незнакомце Юрия Семеновича, и не только узнал, но и усадил его пить чай с медом. Разговор с Белашом Михаил записал потом по памяти.

Речь шла о том, почему лишь немногие люди, прошедшие войну, рассказывают о ней правду.

" - Ветераны... С одной стороны, верно, они во многом зациклились на ритуалах. Но, во-первых, кто эти ветераны? Как сказал Горький, герои погибают на войне. А если человек говорит, что он был на войне, то большая разница, сидел ли он на переднем крае или пил за два километра от него чай. Поэтому если они на переднем крае не были, то они ничего о войне не знают. И если начинают писать, то эту брешь заполняют выдуманными вещами. Например, медсестра тащит раненого до санбата. Так это же 8 километров!? Они не знают, что есть приемный пункт раненых на переднем крае и есть санрота, которая отвозит раненых до санбата. Я вначале двигался из тылов потихоньку на передний край. По собственной инициативе: хотел увидеть, что такое настоящая война. Потом уж я думал: дурак, ты увидишь ее, и через пять минут тебя не станет! К тому времени, как я попал на передний край, я стал сержантом. А офицеров мы презирали.

- Почему?

- Посуди сам, дорогой Миша, ведь когда Сталин убрал верхушку армии, начиная с Тухачевского и Блюхера, то он ведь убрал всех лучших командиров вплоть до младшего офицерского состава. И как мы должны были к ним относиться, когда сплошь и рядом гибли люди по их прямой вине?

Например, нам дали приказ: наступать с минимальным боеприпасом. И когда мы подошли уже к окопам немцев, то у нас кончились патроны и немцы погнали нас обратно. И гнать-то им было нечем - одна самоходка!.. Как сказал Наполеон, лучше пусть один лев командует полком баранов, чем один баран - полком львов...

- А как у вас рождались стихи?

- Я никогда не испытывал мук творчества при создании стихотворений. Стихи возникали внезапно. Вот как я написал стихотворение.

Первая строчка "Рукопашная схватка внезапно затихла..." - и дальше стихи не пошли. Я забросил их и через три года за 15 минут набросал остальное:

Рукопашная схватка внезапно затихла.
Запалились и мы, запалились и немцы.
И стоим, обалделые, друг против друга,
еле-еле держась на ногах.
И тогда кто-то хрипло сказал: перекур!
Немцы поняли и закивали: Jа, pause!
И уселись шагах, что ль, в пяти друг от друга,
положили винтовки у ног и полезли в карманы за куревом.

Да, чего не придумает только война!
Расскажи - не поверят, а было ж!
И когда докурили - молчком, не спеша,
не сводя друг с друга настороженных глаз, -
для кого-то последние в жизни - мы - самокрутки,
Они - сигареты свои,
Тот же голос, прокашлявшись, выдавил:
перекур окончен!

Вообще, для стихов нужна обстановка спокойная, тихая. Вот, например, Пушкин. Казалось бы, Болдино - деревня, он рвется домой, к невесте, его не пускают - карантин, но какие стихи он пишет! Я не понимаю, какие же это поэты, писатели, которые разъезжают по совещаниям, встречам и т.д. Я сейчас пишу стихопрозу, рифмованные стихи я забросил. В жизни бесчисленное количество ритмов.. Почему же мы пользуемся только пятью - как пятью струнами? Вот, например:

Жены нету: погибла.
И детей нету: где - неизвестно.
И дома нету: сгорел.

Об этом мне написала соседка после освобождения.

Я читал - и не верил.
И до сих пор не верю.
Знаю, что нету, а не верю.

Нет, я не боюсь поверить - просто не получается.
Неужели наступит такой день, когда я поверю?..
И вот тогда я не знаю, что станет со мною -

Старшим сержантом,
Командиром хозвзвода.
42 лет от роду,
Сиротой.

Есть ритм? Есть. Значит, стихи?! Но многие говорят, что это проза. Например, Винокуров - редактор "Современника" - поместил эти стихи в строчку, хотя я ему написал по строфам. Совсем получился другой эффект. Вообще, лучшие стихи проходят испытание временем. Вот, например, что нам сейчас досталось о войне - "Атака" Шубина и "Перед атакой" Гудзенко. Для того чтобы остаться в истории, нужно написать 2-3 настоящих стихотворения..."

Мы его так и не увидели. На письма он больше не отвечал, ребята ездили к нему домой - квартира была заперта. Человек работал, сохраняя свою внутреннюю свободу для творчества. Нам осталась надпись на книжке, оставленной в нашем доме:
"Супругам Лишиным - читателям, ради которых и стоит писать стихи, во всяком случае - о войне. 2 ноября 1986 г. Москва. Юрий Белаш".

Согласитесь - лучшего подарка от поэта, которого любишь, еще не придумано.