``Ржевская правда'' 1 декабря 1992 г.

Где-то кто-то ошибся.
Что-то где-то не сделали.
А пехота все эти ошибки
Оплачивай кровью сполна!..

Ю. БЕЛАШ.

Вдоль Волги от Ржева уходит старинный Селижаровский тракт - сначала к западу, затем, после с. Бахмутова, сворачивает севернее. По сторонам тракта - редкие селения. До войны их было больше - фронт, а затем послевоенное хозяйствование стерли с лица земли многие десятки деревень. Былые пашни заросли березняком. В самое последнее время их пытаются восстанавливать: лес вырубают, а изломанные кустарники, корневища, лесную подстилку вместе с ржавым военным железом, истлевшими противогазами, и человеческими костями сгребают в высокие безобразные кучи. Вот уже 5 лет наш поисковый отряд отыскивает на старых пустошах деревень Тимонцево, Ножкино, Ново-Коростелево, Косачево в воронках и траншеях забытые солдатские кости - и конца этой работе не видно. В братские могилы сел Бахмутово, Ефимово, главной усадьбы совхоза "Победа" каждый год ложатся все новые и новые десятки и сотни солдат 1941, 1942, 1943 годов, а конца все не видно. Да и будет ли он когда-нибудь, этот конец?

Перед нами архивный документ - текст донесения командования 915 стрелкового полка начальнику штаба 29 армии генерал-майору Шарапову. По содержанию его можно датировать концом февраля - началом марта 1942 года. События, описанные в донесении, начинаются 22 января 1942 года, грозной датой немецкого наступления, когда части дивизии СС "Райх", полков "Фюрер" и "Германия" с десятью тяжелыми танками потеснили нашу оборону на левом берегу Волги. На рубеже Ножкино - Петелино - Коростелево - Колубакино атаке предшествовала сильная бомбежка боевых порядков наших войск. Можно только представить себе, какой ад творился на позициях батарей 932 артполка и артиллеристов 1245 стрелкового полка. Десятки людей остались здесь навечно, записанные в "без вести пропавшие" - верный признак, что некому было рассказать об их гибели. Погиб от прямого попадания авиабомбы штаб 932 артполка. В этом бою противник, однако, далеко не ушел. На одном из ближних рубежей он был остановлен и уже 24 января безуспешно атаковал оборону 915 стрелкового полка у деревни Сувитки. Здесь этот понесший большие потери полк получил пополнение - 450 бойцов, "которое в тот же день по приказу командира дивизии было введено в бой. Полк получил задачу о наступлении по овладению деревней Тимонцево. "В результате неподготовленности людей, без соответствующей обработки последних, без помощи артиллерии и соседей полк понес большие потери, почти полностью полученное пополнение. Противник безнаказанно вел по нашему полку усиленный артиллерийский, минометный и пулеметный огонь с 3-4 основных направлений, (...) полк находился в яме, окруженный со всех сторон противником. В результате задача полка выполнена не была, полк отступил на прежний рубеж и занял оборону". К этому времени в строю оставалось 32 бойца. Тридцатого января, сказано в донесений, полк снова получил пополнение 196 человек и уже через два дня был снова брошен в наступление. "В результате усиленного сопротивления противника полк понес большие потери и задачу не выполнил. После чего полку с остатком 9 человек было приказано отойти на прежний рубеж и прочно удерживать оборону". Пополнить свои ряды полку было приказано за счет собственных тылов.

6 февраля - новое наступление, на церковь села Кокош. За два дня боев цель достигнута. Горстка бойцов из 915 полка совместно с другим, сорок шестым, захватила церковь и удерживала ее до 13 февраля. После этого их отвели и неделю держали в обороне. Затем последовал новый приказ полку на наступление. В бой отправилось 39 штыков. Задача снова не решена. Из боя вышло четыре человека, остальные убиты или ранены. "После чего полку было приказано занять опять прежнюю оборону и для пополнения убывших людей приказано пополнить за счет комендантского взвода, роты связи и из остатков сапер, что составило всего 26 штыков".

24 февраля полк числом 19 штыков с тремя пулеметами и тремя орудиями удерживает оборону около 2-х километров. "Считаю, что дальше такое положение продолжаться не может, - заканчивает автор свое донесение,- так как в тыловых подразделениях осталось людей незначительное количество, далеко не обеспечивающее тыловые подразделения. (...) в саперной роте - 2 человека, в химвзводе - 3 человека, в роте связи- 14 человек".

Подведем итоги. За месяц боев в неподготовленных атаках, не обеспеченных артиллерийской поддержкой, полк потерял, по самым скромным подсчетам, не менее семисот человек убитыми и ранеными. Сомнительно, чтобы противник понес при этом сколько-нибудь значительные потери. Задачи, поставленные при этих атаках полку, выполнены не были - об этом ясно говорит донесение. Возникает вопрос: какие цели преследовало командование дивизии, снова и снова бросая в наступление полк, уменьшившийся до размеров роты, взвода, а затем и отделения. Ведь в сложившейся ситуации практическая цель наступления и не могла быть достигнута - это показали самые первые попытки взять деревню Тимонцево. Полк наступал как бы внутри треугольника, образованного фронтом обороны противника, атакуя вершину этого треугольника - Тимонцево. Поэтому огонь по атакующим немцы вели с 3-4 направлений, в том числе и с тыла. Отсутствие огневой поддержки делало наступающих движущейся мишенью. Тем не менее попытки наступать предпринимались снова и снова - практически весь февраль. Какова же была задача командования?

Можно предположить, что, по крайней мере, в первые дни после остановки немецкого наступления командованием дивизии владело стремление попытаться восстановить положение или хотя бы продемонстрировать перед высшим командованием такое старание. В пользу такой мысли свидетельствует первая, единственная за все рассматриваемое время массированная атака на Тимонцево. Для поддержки ее артиллерийским огнем могло не хватить боеприпасов, израсходованных в оборонительных боях 22-23 января. Времени для разведки огневых точек противника тоже не было. Налицо поспешность и неподготовленность наступления. Она не делает чести командованию дивизии, но хотя бы объяснима. Но последующие события объяснить труднее. Действуя по-прежнему внутри "треугольника", полк вынужденно предпринимает все новые и новые попытки наступать все с меньшим числом людей. Тридцатого января - чуть более 200 человек, в живых остается девять, шестого февраля - начинаются бои за церковь в селе Кокош, это единственно достигнутая цель. Двадцатого февраля - новое наступление на Тимонцево, в бой идет 19 бойцов, в живых остается четверо. Казалось бы, бессмысленность этих попыток давно уже очевидна. Но они предпринимаются снова и снова, не принося при этом сколько-нибудь значительного урона противнику, разве что только постоянно его беспокоя. Сложившаяся ситуация не единична, более того - ее можно нажать даже типичной для этого этапа войны и этого участка фронта. В 15-20 километрах западнее, у деревнь Усово - Паново - Овсянниково боевые действия в марте - апреле того же 1942 года проходили по той же схеме: непрекращающиеся атаки на немецкую оборону все более редеющих пехотных подразделений, лишенных сколько-нибудь серьезного технического обеспечения. У этих боев есть одна особенность: они были описаны очевидцем, Вячеславом Кондратьевым. Уже тогда и солдаты, и командиры, которых беспощадным приказом снова и снова гнали в наступление на деревни Усово - Овсянниково - Паново, понимали, что "пройти это заснеженное поле, окруженное тремя деревнями, занятыми врагом и с трех сторон насквозь простреливаемое, батальону без поддержки артиллерии почти невозможно. Смутная догадка, мелькнувшая еще в землянке при разговоре с комбатом, что не наступление это, а какой-то маневр, может быть, разведка боем, опять пробегает в мыслях..." ("Селижаровский тракт". В. Кондратьев, Повести, 1991, стр. 84).

По данным "Журнала боевых действий 379 стрелковой дивизии" тридцатой армии 1253, 1255, 1257 полки, 130 и 132 стрелковые бригады с 5 марта по 12 апреля десять раз ходили в наступление на основательно укрепленные немцами деревни Усово - Овсянниково - Паново. 13 марта с подходом 375 дивизии наши полки на короткое время овладели этими тремя деревнями, но к началу двадцатых чисел марта противник их оттуда вытеснил. В эти дни в бою за Усово был убит командир 1253 полка майор Пронин. С 22 марта снова начались атаки поредевших полков 379 дивизии на восстановленную немецкую оборону. 375 дивизия была к этому времени выведена в резерв армии. В каждом полку 379 дивизии оставалось от 17 до 56 штыков, в стрелковой бригаде — 49. После вторичного выхода на позиции под Усовым 375 стрелковой дивизии с 29 марта по 12 апреля она понесла такие потери, что пришлось «все остатки боевого состава свести в один 1245 полк». С 3 марта по 27 апреля в 379 сд было официально зарегистрировано 1027 человек убитых, умерших от ран и пропавших без вести. Немецкие войска еще и в июне 1942 года удерживали Усово—Овсянниково—Паново.

Юрий Семенович Белаш, редкий по достоверности военный поэт, писал, надо думать, по сходному поводу:

Наступаем...
Каждый день — с утра, вторую 
              неделю — наступаем.
Господи ты боже мой! —
         когда же кончатся
эти бездарные атаки на  
            немецкие пулеметы
без артиллерийского
               обеспечения?..
Давно уже всем — от солдата
              до комбата — ясно,
что мы только зря кладем
                  людей, —
но где-то там, в тылу, кто-то
            тупой и жестокий,
о котором ничего не знает
                  даже комбат,
каждый вечер отдает один
             и тот же приказ:
— В России народу много.
             Утром взять высоту!..

В своих воспоминаниях участник войны Ж. Медведев пишет: "...Я убедился, что рядовой пехотинец в активной фронтовой обстановке выжить фактически не мог. Я видел просто горы трупов после таких вот бессмысленных с точки зрения военной науки бросков..." ("Звезда", 1990, № 3, с. 140—141). К тем же выводам приходит и В. Кондратьев. "Знает он почти точно: будет наступление, у него шестьдесят шансов из ста на ранение, тридцать на смерть и только десять на жизнь. На жизнь... до следующего наступления. А там, по теории вероятности, шансы будут катастрофически уменьшаться" (В. Кондратьев. Повести, М, 1991, с. 37). В немецкой мемуарной литературе широко распространены оценки, сводившиеся к признанию у советского командования жесткого шаблона в тактике. "До самого конца войны русские, не обращая внимание на огромные потери, бросали пехоту в атаку почти в сомкнутых строях",- пишет бывший генерал-танкист Ф. Меллентин (Ф. Меллентин. Танковые сражения 1939-1945 гг. М., 1957).

Добавим к сказанному не раз слышанное поисковиками от местных жителей Ржевского района о большом внимании немецких войск к строительству дорог, ведущих к фронту. Одним из способов дорожного строительства противника было мощение дорог кирпичной крошкой специально подорванных для этой цели кирпичных зданий. В то же самое время Красная Армия испытывала острый недостаток в продовольствии и боеприпасах из-за военной распутицы и бездорожья. "Дороги труднопроходимы - сильно затрудняется подвоз боеприпасов и продовольствия", - отмечено в журнале боевых действий 379 стрелковой дивизии за 24 апреля 1942 года. По времени эта запись совпадает с наблюдениями героев повести В. Кондратьева. В. Кондратьев пишет: "...Только к середине дня вышли они на большак к селу Луковниково. Большое село, войском заселенное. Почти у каждого дома машины стояли груженые, и шоферня вокруг них суетилась. (...)
- Чего припухаете? - спросил Жора шоферов,- фронт-то голодует.
- А чего мы можем, распутица. Вторую неделю пухнем. (...)

Тут увидели они, как плелись им навстречу несколько лошадей тощих, каждую боец под узду вел, а на них вьюками крафт- мешки бумажные с сухарями. Ну, сколько на каждую нагрузить можно? Пудов пять, не больше. Разве таким макаром фронт снабдишь? Попонятнее стало, почему голодуха на передке. Значит, верно, распутица во всем виновата" (там же, с. 195).

Сказанное приводит к мысли, что в рассматриваемый период командование частей, входивших в 29 и 30 армии, крайне расточительно подходило к расходованию людских резервов и в условиях весеннего бездорожья больше рассчитывало на выносливость и терпение солдат, чем на инженерное обеспечение дорог. Понятно, что такие установки командования вели к неоправданно большим потерям. Еще годы после завершения боев на этой земле она была буквально завалена телами убитых красноармейцев. Местные жители рассказывали нам, как еще во время войны сельсовет Направил в лес на подступах к деревне Овсянникове девчонок с подводами собрать останки. "А они как приехали, так, говорят, сели, глаза руками закрыли и в слезы..." Даже и сегодня на поверхности земли в этих местах то и дело встречаются человеческие кости. Не редко торчащий из заболоченной почвы край каски выдает место, где под тонким слоем дерна лежит скелет солдата - как правило, это красноармеец.

Понимали ли советские солдаты, что их жизнью на передовой командование распоряжается не лучшим образом? Разумеется, понимали, и если в первые месяцы воины у рядовых и младших командиров наготове было объяснение неудач внезапностью немецкого нападения, то позже и они начали критически относиться к своему начальству. Тот же Юрий Белаш писал:

"Все было на войне - и 
      трагизм, и самопожертвование.. 
Но было еще и нежелание
         умирать по приказам 
бездарных командиров.
         И тогда рождался 
солдатский саботаж -
         скрытый протест 
отчаявшихся людей, готовых
       умереть за Родину, 
а за бездарных
      командиров - нет".

Формы этого саботажа были, конечно, в основном скрытыми. Иного и быть не могло при жестоких порядках того времени. По словам В. Кондратьева, в штрафном офицерском батальоне мог оказаться командир взвода, отказавшийся вести солдат на верную гибель в "пробное" наступление. Белаш писал:

Он самодур.
Врожденный самодур
            и тупица.
Но у него на погонах
            звездочка,
и мы — хотим, не хотим,—
должны ему подчиняться.
Он уже загубил половину
                 роты
и собирается погубить
              другую.
Но и мы кое-чему научились,
и когда он бросает нас
на проволочные
          заграждения,—
мы расползаемся по
               воронкам
и ждем, когда ему надоест
надрывать горло из окопа,
он вылезет и начнет
            поднимать нас
под огонь немецких
             пулеметов.
Однажды он и сам угодит
             под него...

Встречался "солдатский саботаж" и во время афганской войны. Его не надо путать с воинскими преступлениями и предательством, порожденными личной трусостью, мародерскими устремлениями или мотивами выгоды. Описанный со слов офицеров, служивших в Афганистане, он достиг там масштабов батальона и даже полка, сохраняя свою главную черту — нежелание губить людей во имя приказов, лишенных смысла ("Огонек", 1991, № 11. Нина Чугунова. "Господа офицеры", с. 23).

"Мы долго атаковали передовые отряды душманов... а потом нам удалось договориться с населением и руководителями душманов... Мы думали: ну ради чего мы сейчас пройдем огнем и мечом? И тогда мы предложили им свой вариант, и они согласились. Таких историй в афганскую войну было много. Наш батальон стоял высоко в горах, в труднодоступной провинции, куда можно было добраться только вертолетом... Но мы никогда там и не воевали. Мы планировали операции, потом шли к губернатору, обсуждали с ним. Душманы работают на полях. В означенное время мы постреляем — они постреляют... А потом они приходят: шурави, надо нам на охоту ходить... да и отчитаться перед своим начальством, так что сегодня ночью придем и мы, огнем и мечом "убьем" человек пятьдесят. Давайте. Лежим в окопах, смотрим, как летают над нами фугасы. Или: гора, на ней три пулеметчика — смертники. Та гора никому не нужна. Овладеем мы ею — уложим пятерых своих, убьем тех троих. Зачем, для чего? Смысла нет. Сидим, думаем".

Сотни и тысячи жизней, сбереженных командирами уже тогда, когда всем "от солдата до комбата" стала очевидной бессмысленность афганской войны, делает честь офицерам, решившимся на эти шаги. Необходимость таких мер сама по себе показатель глубокого кризиса государственной системы, требующей массовых человеческих жертвоприношений. Страницы армейского «сопротивления» — одни из самых светлых страниц безрадостной истории афганской войны. Значит, могут все-таки люди противостоять государственному безумию даже в дьявольских условиях партизанской войны.

В шестидесятые годы жительница деревни Чертолино, западнее Ржева, нашла в лесу остатки шалаша, наподобие тех, описанных В. Кондратьевым, в которых ютились под обстрелом наши солдаты. В шалаше, прислонившись к сосне, сидел одетый в шинель скелет. Когда шинель тронули, из нее выкатился медальон. Бумага в нем истлела. Прочесть ее не удалось.

Лес этот вскоре был выкорчеван. Сейчас этого места не найти.

В статье использованы материалы ЦАМО:
фонд 375 сд, опись 1, дело 11, листы 38, 47-52, 67, 68;
фонд 915 сп 246 сд, опись 32841, дело 2, листы 1—4;
фонд 379 сд, опись 1, дело 10, листы 19—46.