Валентин Дмитриевич Берестов
ГЕРОЙ БЕЗ ПОЭМЫ
У латышской поэтессы Визмы Белшевицы есть прекрасный образ:
туман над озером, поднявшись и став облаком, сохраняет форму озера,
пока ветер это облако не растреплет. Хотелось бы вспомнить
наше тогдашнее восприятие "Поэмы без героя". Иногда мне кажется, что
я понимал поэму не только иначе, но, может, и лучше, чем сейчас.
В начале апреля 1944 года я простился с
Ахматовой в Ташкенте и уехал в Москву. Записал ее разговор с
Надеждой Яковлевной Мандельштам: "Ненавижу, когда уезжают. А все же,
Наденька, кому же его нам отдать, чтоб польза была не нам, а ему?" Я
сам повез и передал ее письма Эренбургу и Шкловскому. Письмо к
И.Н. Медведевой-Томашевской Анна Андреевна вложила в обшитый марлею
пакетик с курагой. А письмо к знаменитому полярному летчику Б. Г.
Чухновскому отправила авиапочтой.
Не знаю, что было в письме к Чухновскому, но Борис
Григорьевич в морском кителе как-то радостно, по-мальчишески, выбежал
ко мне, когда я появился в доме у Надежды Алексеевны Пешковой.
Томашевские (они по пути в Ленинград остановились у кого-то
на Арбатской площади), вскрыв марлевый пакетик и найдя среди его
содержимого записку, прочли ее и тоже обрадовались мне. Недавно в
двухтомнике Ахматовой наконец прочел вложенное в пакетик с
курагой письмо:
"Дорогая моя, вот Вам и Б.В. - азийский подарок. Я сегодня
получила письмо от моего Левы. Не знала о нем ничего семь месяцев и
сходила с ума. Целую Вас. Привет друзьям.
Ахм.
Это письмо передаст Вам В. Берестов. Он очень хороший
мальчик и пишет стихи.
Поговорите с Валей."
Письмо в книге датируется 4 апреля 1943 года ( годом
раньше, чем написано). В 1945 году, составляя план заметок об
Ахматовой, я пометил для себя "Письмо" и "Сын!". Значит, еще
помнил, как Ахматова получила весть от сына и что она при этом
пережила.Это было 4 апреля, в день моего отъезда. Ахматова все семь
месяцев не давала нам заметить, как она "сходила с ума", но радость
скрыть не могла.
Прекрасно, что не увидел ахматовского письма тогда,
в 16 лет. "Очень хороший мальчик" - это ввело бы меня в смущение и
печаль. Вот если бы она написала не просто "пишет стихи", а "хорошие
стихи"! "Поговорите с Валей" - это и сейчас трогает меня. Значит, и
ей не было скучно говорить со мной! Значит, понимала, какие разговоры
были для меня необходимейшей духовной пищей.
К Ирине Николаевне Медведевой-Томашевской я давно
испытывал особое почтение. В 1943 году, когда в Центральном доме
художественного воспитания детей мы с Эдиком занимались
литературоведением у Лидии Корнеевны Чуковской, я работал над
рефератом "Пушкин о Баратынском". Лидия Корнеевна дала мне том
Баратынского в "Библиотеке поэта". И я полюбил не только стихи
и поэмы Баратынского. но и статью о нем, и комментарии И.Н.
Медведевой. Мы с ней поговорили о Баратынском, о ее работе над томом.
Помню, как стеснялся своего невежества рядом с таким знатоком и
как странно было Ирине Николаевне видеть мальчишку в зеленых
брезентовых башмаках, так увлеченного Баратынским.
Ахматова, надо думать, полагала, что со знаменитым
пушкинистом Борисом Викторовичем Томашевским мы поговорим о Пушкине.
Не тут-то было! Заговорили о Хемингуэе. У Томашевских была
рукопись перевода романа "По ком звонит колокол", тогда
запрещенного у нас. Ее положили передо мной, и о Пушкине с
Баратынским не было сказано уже ни слова!
Тем временем Томашевские не то переписали, не то
сверили с уже имевшимся у них списком переписанную Надеждой
Яковлевной на плотной серой бумаге "Поэму без героя" в первой ее
редакции. Надежда Яковлевна хотела, чтоб я показал поэму в Москве.
Вскоре ее переписал мой новый друг Кома Иванов. (Через много лет он
попросил разрешения опубликовать тот список в "Библиотеке поэта"
как раннюю редакцию поэмы). А недели через две после приезда в Москву я
познакомился с Алексеем Толстым и тот удивил меня, сказав, что "Поэма
без героя" - вещь непонятная. В Ташкенте мы с Эдиком Бабаевым и
Зоей Тумановой почему-то ее понимали. Как она же тогда
понималась?
Мы еще, разумеется, не знали тех толкований и разгадок,
которые потом дала сама Ахматова. А нам и в голову не приходило просить
пояснений у нее или у Надежды Яковлевны. Даже друг с другом ни
разу не говорили о каких-либо непонятных местах в "Поэме без
героя". Правда, одно пояснение мы все же услышали. Когда Надежда
Яковлевна читала нам "Стихи о неизвестном солдате"
Мандельштама, мы узнали, что чистый голос в поэме, произнесший: "Я к
смерти готов", это голос Мандельштама. Я даже решил, что
поэт сказал это, написав "Стихи о неизвестном солдате". Лишь потом у
Ахматовой прочел, что "Я к смерти готов" Мандельштам сказал тремя
годами раньше на повороте с Пречистенки на Гоголевский
бульвар.
Странная вещь! Не помню в тридцатых годах ни одного
концерта самодеятельности, где бы какая-нибудь девица не прочла "Сон
Татьяны". И по радио его читали без конца, особенно в 1937 году, когда
радостно отмечали столетие со дня смерти Пушкина. Может, "Сном
Татьяны" неосознанно выражали подавляемое в себе ощущение ужаса
перед происходящим , перед ночными арестами, исчезновениями стольких
известных людей в Москве, Ленинграде, областном центре,
районном городе, в своем подъезде... Сны Веры Павловны у Чернышевского
воплощали для нас будущее, а сон пушкинской Татьяны - настоящее.
В первой редакции "Поэмы без героя" еще нет
эпиграфа из Пушкина: "С Татьяной нам не ворожить". Но мы, конечно,
связывали поэму со сном Татьяны. Потому и не спрашивали, кто
вырядился Фаустом, кто Дон Жуаном. Ведь никто не пытался узнать, не
скрываются ли среди "адских привидений" сна Татьяны (у
Ахматовой "адская арлекинада") какие-нибудь добрые знакомцы
Пушкина, кто из них - "в рогах с собачьей мордой", а кто "остов
чопорный и гордый (у Ахматовой "танец придворных костей"). С ними
к Татьяне в любимом ею образе Онегина, приходит Смерть,
олицетворение вселенского зла.
Что еще слышалось нам в войну, когда читалась "Поэма
без героя"? В общежитие Гознака, где мы жили с мамой и братом, Смерть
могла явиться с почтальоншей, принесшей похоронку, с
однополчанином погибшего. Мы ничего не знали о судьбе отца.
Последнее письмо пришло в октябре 1941 года после боев за Калугу и
кончалось словами: "Да хранят вас светлые силы!" Жив ли он? Как и от
кого узнать? Искали ответ в снах, приметах. Казалось, это про нашу
маму:
Твоего я не видела мужа -
Я - к стеклу приникавшая стужа...
Но и держа в руках письмо с фронта, не знаешь,
жив ли сейчас писавший его. 6 апреля 1943 года, Ахматова вскоре после
того, как прочла мне эпилог поэмы, пишет Н.И. Харджиеву: "Живу в
смертной тревоге за Ленинград, за Владимира Георгиевича", - любимого,
за кого собиралась замуж.
Смертная тревога для нее началась много раньше. В 1919
году Ахматова писала, как "белая дома крестами метит, И
кличет воронов, и вороны летят".В главе "1913 год" уже помечены те, кто
так беспечно встречал новый 1914 год. Кажется, Смерть и есть тот
"герой", кому нельзя отражаться в зеркалах. Не берусь судить, кто
Онегин для Ахматовой-Татьяны. Почему не пришел. Что разделило
его и героиню? А может, его не пустили в поэму, чтобы идущая за ним
Смерть не отразилась в зеркалах поэмы, к тому же написанной
"зеркальным письмом".
Татьяна Ларина "приказала в бане на два прибора
стол накрыть" - перед зеркалом и свечой. Но "страшно стало вдруг
Татьяне". И Пушкину страшно "при мысли о Светлане" Жуковского. Вот
откуда: "С Татьяной нам не ворожить". Смерть не отразилась в
зеркалах пушкинской Татьяны, Светланы, героини Жуковского, хотя
перед Светланой тоже были "зеркало со свечой", и "два прибора на
столе". Поэты пожалели себя и героинь. Ведь по обычаю зеркала в
доме покойника завешивают, чтобы смерть не глянула из них на
кого-нибудь еще. (Татьяна Александрова, автор сказки про
домовенка Кузьку, узнав, что увидеть домового в колпаке - к
смерти, стала, оберегая своих читателей, рисовать домовых только
с непокрытыми головами). Таковы поэты!
В окончательной редакции поэмы - целый Зеркальный
зал. Зеркала не завешены. Поэт (в "Онегине" автор в отличие от
"Поэмы без героя" на себя не гадает) зажигает, как в "Онегине" и
в "Светлане", "заветные свечи", чтобы, по выражению Ахматовой,
"вдвоем с ко мне не пришедшим" встретить Новый год. И, как во сне
Татьяны, "адская арлекинада" врывается в Зеркальный зал, будто в
лесную лачугу, притон разбойников и нечисти. И встречает новый 1914 год, с
какого, по мнению Ахматовой, начался "не календарный, настоящий
Двадцатый век. Ахматовой еще страшнее, чем Пушкину с Татьяной,
перед зеркалом, свечой и двумя приборами на столе:
И я чувствую холод влажный,
Каменею, стыну, горю.
Крик "Героя на авансцену!" ни к чему не приведет. С
ним, как с Онегиным во сне Татьяны, может прийти Смерть. Одна из тех
"крупных оптовых смертей", тот "развороченных - пасмурный,
оспенный и приниженный гений могил" из "Стихов о неизвестном
солдате" Мандельштама.
Смерть в "Поэме без героя" на порог не пустят: поэт
Князев покончил с собой по ту сторону двери возлюбленной.
Ахматова заметила: "Первый росток (первый толчок), который я
десятилетия скрывала от себя самой, это, конечно, запись Пушкина:
"Только первый любовник производит впечатление на женщину,
как первый убитый на войне". Но у Пушкина - не "любовник" и
"убитый", а "вздыхатель" и "раненый"! 19 век помягче нашего!
Ахматова, спутав слова, невольно перенесла мысль Пушкина в наш век
мировых катастроф. "Всеволод, - пишет она, - был не первым убитым и
никогда моим любовником не был, но его самоубийство было так похоже на
другую катастрофу", что они для нее "навсегда слились".
Столько гибелей шло к поэту,
Глупый мальчик: он выбрал эту, -
Первых он не стерпел обид,
Он не знал, на каком пороге
Он стоит и какой дороги
Перед ним откроется вид.
Две катастрофы: самоубийство юного поэта и,
договаривая мысль Ахматовой до конца. самоубийство человечества,
начатое Первой мировой войной. Нет никаких идей, причин и поводов,
оправдывающих такое самоубийство. Не зря в поэме за криком "Героя на
аваесцену возникает некто:
Непременно войдет сейчас
И споет о священной мести.
Какое презирает Ахматова громкие слова,
призывающие к насилию и смерти! После стиха: "Чистый голос: "Я к
смерти готов!" гаснут факелы, опускается потолок, меркнут
зеркала, "белый зеркальный зал снова становится комнатой автора".
Смерть не отразится в зеркалах, предвещая гибель человечеству.
Вместо этого: "Смерти нет - это всем известно".
В эпилоге все восстает против ужаса "крупных оптовых
смертей". И впервые названо имя Той, кому не дано отразиться в
зеркалах. "Столько гибелей шло к поэту". Среди них и такая:
А за проволокой колючей
В самом сердце тайги дремучей
Я не знаю, который год,
Ставший горсткой лагерной пыли,
Ставший сказкой из страшной были,
Мой двойник на допрос идет.
А потом он идет с допроса,
Двум посланцам Девки Безносой
Суждено охранять его.
Вот она - "другая катастрофа", так похожая на
массовое самоубийство! Великолепные герои Серебряного
века, новогодние гости автора поэмы, не сочли "прислужником
Девки Безносой" того, кто призывал, в том числе и их самих, к "священной
мести".Не придали значения предвестьям будущих катастроф,
даже самоубийству юного поэта на пороге у любимой. Впрочем, и сама
"адская арлекинада" тоже предвещала явление Девки Безносой,
измучившее и опоганившее двадцатый век.
Зато войну против "оптовых смертей" фашизма
Ахматова приняла и поддержала. Даже о беженцах пишет как о бойцах:
От того, что сделалось прахом,
Обуянная смертным страхом
И отмщения зная срок,
Опустивши очи сухие
И ломая руки, Россия
Предо мною шла на восток.
И, как отражение в зеркале, бойцы, идущие на запад:
И себе же самой навстречу
Непреклонно в грозную сечу,
Как из зеркала наяву, -
Ураганом - с Урала, с Алтая,
Долгу верная, молодая,
Шла Россия спасать Москву.
Что же до того, кто мог в "Поэме без героя" стать ее
Ленским или Онегиным, один в 1914-м, другой - в 1941-м году, то Ахматова не
могла и не стала связывать его со Смертью. Девка Безносая мелькнула
лишь в последней редакции поэмы. Герой не пришел. Вернее, пришел, но
только музыкой, порывом, тайной поэмы.